Установленный четыреста лет назад порядок еще никогда прежде не давал слабину. Хиде знала об этом, знала о своих негласных обязательствах перед Белым Храмом, всегда поставлявшим ей контракторов, знала обо всем, но в этот раз отчего-то решилась пойти наперекор правилам, никогда не высказываемым вслух, но от того не перестававшим существовать.
Ее провинность заключалась не в том, что она прекратила свой контракт прежде условного срока, и даже не в том, что она отказалась съедать душу и отпустила своего недавнего господина на все четыре стороны. Вина Хиде заключалась уже в самой ее мысли о нежелании заключать очередной договор в это смутное время, когда силы Верховной тэнгу могли помочь Храму и его послушникам в нелегкой назревающей борьбе против Алых и, чего таить, остальных, неугодных главе Белых. Другое дело, что об этом малодушии девушки до поры до времени никто не ведал, и Хиде было понадеялась на долгое затишье, как вдруг получила приглашение в Белый Храм на встречу с его главой.
Это не стало для нее новостью. Хиде была готова к тому, что ей, несколько недель назад разорвавшей договор со своим последним контрактором, могли начать навязывать новую кандидатуру. Только получив письмо от Верховного Белого, ёкай отбросила все свои надежды на благополучное разрешение ситуации и решила, что будет лучше сообщить обо всем Верховному жрецу лично. Так хотя бы можно было избежать многих курьезов, которые в дальнейшем могли бы не самым лучшим образом сказаться на размеренной жизни Хиде.
Она наведалась в Храм еще до полудня и, не желая приходить заранее на переговоры с Мичиэ, четверть часа неторопливо бродила по территории Храма, любуясь его необыкновенной архитектурой. Когда Хиде наскучило и это, к ней явился посланник, бойкий молодой послушник, личность которого была ей незнакома, и отвел непосредственно к своему главе. Все это время Хиде оставалось спокойной, и казалось, ничто не могло поколебать ее уверенности. Отчасти так и случилось. Как ни странно, ее предположения оказались верны: не успела она переступить порог комнаты, где находился Мичиэ Кури, глава Белого Храма, как тотчас в адрес тэнгу разразились пылкой речью, сводившейся к одному – призыву поскорее заключить новый контракт. В покоях Верховного Белого жреца находились пятеро незнакомых ей молодых людей, трое юношей и двое девушек, и всех их настоятельно рекомендовали Хиде в качестве будущих господ.
"Вы же знаете, Верховный, я никогда не буду плясать под вашу дудку".
Из природной вежливости она кратко переговорила с каждым из кандидатов, не получив при этом, однако, никакого удовольствия. Ответы послушников Ордена были шаблонными, а в их глазах не было блеска и живости, которые так ценила Хиде. Они чудились ей искусственными, пустыми, слепо подчиняющимися своему настоятелю. Такого рабопоклонства Хиде не выносила: оно претило ей и унижало человеческое достоинство.
– Я поразмыслю над тем, каким хочу видеть своего нового господина, – нарочно выделив последнее слово, обратилась Хиде к Мичиэ. Происходящее начинало удручать ее. Стены покоев Верховного жреца давили на нее, а от самого Кури волнами исходил отголосок ауры Тоширо, от которого у девушки начинала кружиться голова. – Знайте, я ценю вашу заботу обо мне, достопочтенный жрец, но прошу, не рвитесь ловить журавля, парящего в небе.
С этими словами Хиде, преисполненная собственного достоинства, покинула комнату Кури, радуясь, что ей не пришлось вступать в открытый спор с ним. От ее взгляда не укрылась страшная гримаса презрения и гнева, на миг изуродовавшая лицо Верховного, но сама Хиде предпочла сделать вид, будто не заметила ее. В конце концов, Кури был одним из последних, с кем бы тэнгу рискнула побороться открыто – спасибо покровительству Тоширо над его контрактором.
Мичиэ предложил проводить тэнгу до выхода с территории Белого Храма, и девушка согласилась – ей не терпелось выйти на свободу из-под этих тяжелых сводов изысканных, но холодных, как свет Цукиёми, пагод. Хиде несколько торопилась, ее шаги были быстрее обычного, но едва ли Кури мог распознать ее волнение, которое она со всем присущим ей старанием старалась не показывать. Они как раз пересекали внутренний двор храмового комплекса, когда до чуткого слуха Хиде долетели чьи-то полные отчаяния крики. Она остановилась, прислушиваясь к новым звукам, долетавшим откуда-то со стороны тренировочных помещений (во всяком случае, ей так казалось), и, уловив среди общего затишья воинственный рев, который мог принадлежать только инугами, напряглась всем телом. Резво обернулась к сопровождавшему ее Мичиэ, требовательно спросила, что все это значило. Жрец лишь осклабился и с охотой пояснил:
– Проводится казнь предателя.
Хиде с недоумением повторила эти его слова, и лишь со второго раза до нее дошел смысл сказанного. Она похолодела и, не отдавая себе отчета в действиях, повернула назад. Петляя между невысокими зданиями, позабыв о своем сопровождавшем, Хиде наконец вышла на задний двор, где собралось множество послушников Храма. В центре, огороженном от присутствовавших, были двое: раненный человек и демон, успевший вкусить кровь жертвы. Обреченный на смерть жрец был вооружен мечом, но что значил этот кусок железа против острых клыков ёкая!
– За что он присужден к казни? – севшим голосом спросила Хиде. Мичиэ пожал плечами и ответил, будто за что-то незначительное. А Хиде не могла оторваться от этого страшного убийства, испытывая отвращение и одновременно с тем пугающее безразличие. Разве это было ее дело, вмешиваться в дела Ордена? Но человечная часть Хиде противилась этому, восставала против заведенного порядка. И что делать, тэнгу действительно не знала, потому что была просто растеряна, как оробевший ребенок, не понимавший, чью сторону ему следует принять.
Неужели мир всегда был так жесток, или это она отказывалась видеть его таким?..